- Почему тебя похоронили здесь? И где твой дом? – спросил он тихо.

Он взял в руку колючий стебель и задумчиво посмотрел на него.

От легкой вибрации, сухие лепестки бутона, все до одного, осыпались на мраморную плиту. Гордый, красивый цветок превратился в мусор.

Прах! Прах… Все превращается в прах – скорбно подумал он. Его передернуло, сжалось горло. Он бросил уродливый стебель туда, где он до того лежал и торопливо вернулся к машине, полизывая на ходу, порезанный палец.

Что-то еще, кроме размеров кладбища сильно смущало его. Он хотел понять – что?

Отыграло несколько песен. В паузах он слышал, как пищат комары.

Жена слишком долго отсутствовала. Неужели что-то случилось? Она не жаловалась ему на плохое самочувствие. Это выглядело подозрительно, и Виктор боялся за нее.

Телефон не мог помочь. В этой глуши отсутствовал сигнал.

Повышая громкость своего голоса, он начал звать Иру, а когда это не помогло – отправился ее искать.

Яма оказалась пустой. Оглядываясь по сторонам, он шагал между могилами, тонким, как нить, лучом фонарика, разгоняя мрак.

Он звал ее уже не так громко, словно боялся чего-то или кого-то, что могло скрываться в этой темноте.

Четыре ряда могил остались у него за спиной. Но кладбище не кончалось. Когда он перестал слышать музыку, у него появились подозрения, что в ширину кладбище так же  велико, как и в длину. И может быть, краев у него нету.

И сомнение зародилось в нем: вряд ли жена удалялась так просто, по прямой. Она могла свернуть в сторону, могла, наконец, разминуться с ним. Проходя каждый ряд, он внимательно глядел по сторонам; за широкими могильными плитами его Ира могла спрятаться даже  стоя во весь рост.

Виктор не любил отступать. Оттого, может быть, он зашел так далеко. Искать жену, допуская, что она зашла еще дальше, чем он сейчас, предполагалось бессмысленным. Он нехотя, сжав зубы, повернул назад. Небо заволокло тучами, звезды выныривали из них, точно белые медведи, глотали воздух, и, сверкнув на темно-синей волне, надолго ныряли в ледяную пучину космоса.  Он жалел, что не умеет по ним ориентироваться, здесь можно было легко потеряться, тем более что обратно он старался идти другой дорогой – он считал так вернее будет найти жену.

Бредя в темноте, он заметил то, что  немногим ранее поразило его на уровне подсознания: промежуток между высеченной в мраморе датой рождения и датой смерти – прозванный в обиходе жизнью. На всех могилах он не превышал тридцати трех лет – проклятое библейское число.

Виктор  ускорил  шаг. Как бы не искажалось сейчас его личное восприятие времени – блуждал он действительно слишком долго. Наступила пора возвращаться.

Вскоре он понял, что потерял не только жену, но и машину. Стало страшно, ведь машина в этом зловещем месте воспринималась, еще как дом, еще как крепость. Теперь он остался сам по себе.

Странные необъяснимые звуки нарушали покой кладбища. Ему казалось, что они раздаются из-под могил. Не то свист, не то вой. Он никогда таких звуков не слыхивал, и потому не мог поверить, что они плод его возбужденного воображения.

Ноги подкашивались, звук то усиливался, то пропадал. И потом в отблесках фонаря он увидел перед собой лица:

…фотографии на крестах и памятниках. До того все могилы, а он в эту ночь перевидел огромное их количество,  располагались головой от дороги. Или он шел в другую сторону, или не заметил, как перешел дорогу.

Виктор остановился. Голова закружилась, и показалось, что могилы вокруг него приходят в движение, словно лопасти огромной мельницы смерти. И осью этого  мертвого колеса был он.

Он развернулся спиной к могилам и побежал. Темнота мешала ему, как следует разогнаться, то и дело под ноги попадались какие-то предметы. Но довольно скоро, он заметил обнадеживающую проредь между могил, и оказался на дороге.

Тяжело дыша, он интуитивно двигался по ней, и не поверил когда нашел свою машину.

Фары продолжали гореть, тихо играла музыка. Виктор опустил стекло и посигналил.

Жена не откликалась. Он тихо проклинал ее. За эту дурацкую остановку…

Уехать без нее он не мог. Оставаться в этом месте тоже было для него невыносимо.

Пять минут ожидания он скрасил яблочным пирогом, от которого два или три раза отказался ранее. Он проглотил его незаметно, как во время напряженной телетрансляции спортивных состязаний.

Голову посетила навязчивая мысль подойти к той злополучной яме и заглянуть в нее.

Ему мыслилось, что если она не сделала свои физиологически-стыдливые дела – значит, ее исчезновение могло быть оправдано, тем, что она отправилась искать другое место, и заблудилась, как только что он. А если сделала… - то тогда произошло что-то мистическое, ведь не могла она, тут же не вернутся, и тогда ждать и искать ее не имело смысла.

Он направился к яме.

Там его ожидал новый сюрприз. Он даже выругался.

Теперь он не мог найти эту дурацкую яму.

Вроде бы он стоял на том самом месте, где она находилась. Не могли же ее засыпать!

Соседняя могила с железным крестом и литровой бутылью вдавленной в сырой холм. Края банки внутри иззеленели - это он хорошо помнил. Но слева находилась яма, а не могила – в этом Виктор готов был поклясться.

- Когда ты успела здесь появиться! – грубо спросил он и взглянул на дату смерти.

Увиденное потрясло его. А когда он начал читать фамилию, имя… Его сознание помутилось. Он побежал к машине, закрылся в ней, проверил, закрыты ли остальные двери и стекла, и рванул с места.

Он вновь изменил направление своего движения. По расчетам ему оставалось около двух часов до того заветного столба с гнездом аиста на вершине. Но теперь появились основания сомневаться, что он, когда-нибудь, доберется до него. Скорей всего не доберется – он это остро чувствовал. А, не добравшись до него через три, четыре, пять часов – ему придется признать, что окружающий его мир уже не таков каким представал еще утром. Уж лучше, полагаясь на милость провидения, ехать вперед, не ведая о том, что тебя ожидает, и что тебя не должно ожидать.

И он мчался по пустой дороге, мимо бесконечных рядов могил. В глазах сверкал мраморный срез мемориальной доски с именем его жены, и сегодняшней датой смерти. Не могло этого быть! – привиделось, как и тот пискливо-стонущий звук, который слышался, как ему казалось из под могил. В тот момент, когда он читал ту дьявольскую надпись, в его голове раздавались эти противные звуки, однако более полные и более глубокие. Даже в тот момент, убитый страхом, - он знал, что этот звук плод работы его перевозбужденного мозга. Если – рассуждал Виктор - в тот момент он  рождал в себе подобные звуковые формы, то вполне могло быть и так, что в первый раз услышанные звуки – тоже плод его подсознательного воображения, и могила жены на месте ямы – тем более! И это кладбище, уж больно оно нереально. Смущало лишь то, что он наблюдал его вместе с Ирой. Групповая галлюцинация? А была ли с ним на самом деле жена, а может быть, он общался с ней в своем воображении?

Дикие мысли терзали голову. Телефон вошел в зону сигнала и начал принимать накопившиеся сообщения. Виктор для начала позвонил жене. Она не отвечала, и он начал прозванивать друзей. Телефон несколько раз сбивался, покидая зону приема, друзья не брали трубку, в одном случае он дозвонился до автоответчика своей сестры и начал пересказывать ей фантастические события вечера.

- Я, кажется кое-что понял. Не знаю, дадут ли мне спастись с этим знанием. Я шокирую всех. Я узнал, что есть могилы  хищники. Они маскируются под обычные могилы (если обычные могилы есть…), и, завлекая свои жертвы, пожирают их. Похороны – это древнейший обряд жертвоприношений этим тварям. Наверное, существует великое множество их разновидностей. Есть могилы, защищенные мраморными панцирями, у многих тварей есть хвосты и рога, которые они успешно маскируют под кресты. Когда ты кладешь цветы этим тварям – они хватают тебя, и засасывают вовнутрь, в свое чрево. Там ты умираешь и гниешь. Гниение - таков  процесс пищеварения этих монстров. То с чем я сейчас столкнулся можно назвать миграцией. Их популяция слишком велика, даже для нескольких миллионных городов, возможно, они переживают демографический взрыв, и как лемминги стремятся к морю, чтобы обрушится с утеса и умереть.

Это был бред. И он понимал. Когда сигнал пропал, он яростно бросил телефон на сиденье, отчего тот отскочил от мягкой обивки и упал на дно машины.

Ему захотелось в туалет. До того приспичило, что он начал ругаться сам с собой. И было из-за чего!  - три часа провел он среди могил в ожидании и поисках жены, и не мог ни разу за это время отлить. Сейчас выходить из машины совсем не хотелось. Он боролся со своими страхами и рефлексами.

Когда совсем стало невтерпеж, он остановил машину обочь дороги, решительно подошел к ближайшей могиле и принялся, на нее, мочится.

- Вы меня не запугаете! – грозно проговаривал он.

Ему здорово полегчало, он чувствовал себя очень сильным и смелым, огромное как море кладбище стало ему по колено. Застегивая штаны, с надменно-гордой улыбкой, он оглядывал многочисленные верхушки могил вокруг себя.

И потом продолжил свой путь. Надежда не умирала, кладбище не кончалось, сигнал не появлялся. Он существовал в новой реальности.

Глаза болели от однообразной картинки тающей в темноте дороги, и от наблюдающих за ним могильных рядов. Он хотел убежать отсюда, даже если бы пришлось бросить собственное тело. Мысленно он видел себя со стороны, как он едет… Один среди ночи и могил. В маленькой фигурке за рулем «опеля» было больше сил и отваги, чем ему самому в это верилось. Тоненькая полоска дороги, напоминала хребет огромного животного – кита или электрического ската; и маленькая машинка, не знавшая где у этого зверя голова, а где хвост, посверкивая фарами, мчалась сквозь неприветливую тьму.

 Если кладбище было бесконечным, то оно занимало весь континент. Он снова мысленно поднимался над дорогой, и видел берега своего континента - песчано-каменистые пляжи, сплошь покрытые могилами. Он поднимался еще выше и видел другие материки, в которых лишь мода на памятники, отличалась от того, что он видел ранее. Вся земная суша оказывалась огромным могильником. А в океанских водах между материками, словно огромная стая птиц, покачивались на красно-белых спасательных кругах траурные венки.

Виктор понял, что никуда от кладбища не деться, даже если кончится дорога. Памятники присутствуют везде. Произведения искусства самых разных форм, от музыки до литературы – это памятники мыслям и озарениям. Недаром говорят, что лучший памятник человеку та память, и те плоды его трудов, что пережили его смерть. Самолеты, корабли, автомобили – памятники инженерам, которые работали над их созданием. Даже самая обычная расческа, канцелярская скрепка – уже чьи-то  памятники, как  и все предметы быта, и чем больше  дизайнов, тем больше памятников. Человек, рождаясь, становится памятником чьей-то любви, чьих-то корыстных желаний. Его с рожденья предопределенная судьба – это кладбище, и он проводит свою жизнь среди холодного мрамора всюдошных могил.

Грусть колючей проволокой сжала его сердце. Он постиг тайный смысл окружающей действительности, вместо просветления – полная тьма.

Его физиологические потребности  снова потребовали свое, и Виктор снова себя ругал. Он боялся остановиться. Вплоть до мельчайших деталей воспроизводил он в своей памяти недавнее справление малой нужды. Каким дерзко-смелым он тогда был. Тогда?.. – да ведь прошло не больше получаса, удивился он. Но только сейчас он дрожал от страха. В этом бесконечно однообразном измерении менялись лишь его чувства.

Виктор  с раскаянием думал о своей жене. Но что он мог изменить? Здесь всем распоряжалось кладбище. И он почти смирился с ним.

Неожиданно, в свете фар, мелькнула фигура человека. На нем был темно-зеленый балахон, или так ему показалось… Чтоб не сбить его он резко вывернул руль и вылетел с дороги. Машина врезалась в могильный холм и замерла.

Виктор безуспешно давал задний ход, жал на газ. Машина не повиновалась. Он ни черта не смыслил в устройстве автомобиля.  Машину  можно было тут же похоронить.

Он выбрался наружу. Оглядел пустую дорогу. Скорей всего ему просто приснилась эта фигура, в тот момент, когда он вылетал на обочину, ему даже привиделось лицо жены под капюшоном, зловещее как лик смерти. Точно сон. Со злости он ударил по крыше автомобиля – поделом тебе! нечего спать за рулем.

Он прошелся вокруг места аварии. Потом заперся в машине, и после нескольких попыток завестись и кое-что отремонтировать – решил вздремнуть.

Рассвет мешал ему спать. Он смотрел на светло-синее небо, в котором с каждой минутой становилось все меньше звезд, и пытался угадать в нем наступающий день новой эпохи.

Иногда, в забытье, ему казалось, что по радио читают некрологи. Долго и монотонно. По всем волнам…

Было уже совсем светло, когда он решил сходить по маленькому. На этот раз он не стал осквернять могилу, и делал свои дела между двумя коваными оградами, на траву.

Он ощутил на своей спине взгляд, от которого стало тяжело, как от тысячи локомотивов. И гул похожий на писк, у него в ушах.

Могильщики идут – подумал он, и лед прошел через его вены. На этом проклятом кладбище могильщики хоронят живых.

Спина его похолодела, волосы на затылке встали дыбом. Усилием воли он попытался подавить противный писк звучащий внутри. Это удалось ненадолго. Когда он побежал, звук вернулся. Он ревел как сигнальные гудки догоняющих его гоночных автомобилей, беспощадно резонируя в каждой клетке  мозга.

Виктор забыл, где бежит. Могилы превратились в барьеры, которые он перепрыгивал, убегая от невидимого преследователя.

Машина оставалась за спиной, и он не мог ничего с этим поделать. Уже не спрячешься от своего страха под металлическое одеяло. А даже если спрячешься – смерть найдет тебя и там. И он бежал, сломя голову, и, боясь, оглянутся.

Ширина кладбища подтверждала его самые пессимистические предположения. Оно было поистине безгранично.

Виктор прыгал по надгробиям, как человек боящийся замочить обувь, во время ливня, прыгает по клочкам суши.

Острая оградка зацепила его ногу, и он упал, ударившись подбородком об землю. Зубы его чуть не скрошились в пудру. Щиколотка застряла между треугольными наконечниками железных прутьев, и он закричал.

Ругаясь, он приподнялся от земли и заметил то, во что не мог поверить.

Зеленую стену хвойных деревьев.

Оазис жизни вне кладбища, больше похожий на желанно-призрачный мираж.

Он выдернул покалеченную ногу и снова побежал. До леса оставалось совсем немного, набравшись уверенности, он даже обернулся назад, и заметил, что сзади никого нет, и можно не торопится.

Он попрощался с жестоким кладбищем, но оно, не желая его отпускать, разверзлось прямо под ногами, и поглотило в свою сырую пучину.

Время остановилось.

Виктор лежал на дне глубокой ямы. В нее можно было десять гробов положить, и он не понимал, как ее смогли такую выкопать.

Утреннее небо, только что большое, сузилось до прямоугольного формата могильной рамки. Какая-то злая ирония виделась ему в том, что даже небо с четырех сторон ограничено сырой кладбищенской землей.

Упираясь ногами в стенки могилы, он руками вгрызаясь в рыхлую землю, начал выбираться наверх. Голубое небо становилось ближе, и он, невзирая на боль покалеченной щиколотки, стиснув зубы, двигался к своей цели.

Падая в эту яму, он заметил вокруг себя еще около десятка вырытых могил. Кто и для кого их готовил на этой дикой окраине?

Ему нужно было выбраться отсюда. Первая попытка закончилась неудачей: комья земли одновременно под рукой и ногой осыпались, и он, цепляясь за стенки могилы, полетел вниз, едва не сломав шею.

Противный писк снова звучал в ушах. Он был противен тем, что он до сих пор не мог понять, снаружи он раздается или рождается в его воображении. Глядя на голубой прямоугольник, он почувствовал, что рядом с могилой кто-то есть. Опять, как и со звуками – ему не нравилось, то, что его ощущения перемешивались с реальностью.

Но похоже на этот раз он не ошибся в своих ощущениях: бредил не он.

Мерзкий писк стал сильнее, он ревел, как струна электрогитары, и комья земли посыпались с краев могилы, на его голову, Сначала он понадеялся на то, что это случайность, и невидимые преследователи минуют могилу, в которой он от них затаился. Но худая надежда эта быстро умерла; то, что находилось над ним, знало, что он там. Комья земли посыпались все быстрей и быстрее, и дымчато-синее небо начало уменьшатся у него на глазах.

Он оказался в безвыходном положении, наверху и внизу его ожидала смерть.

Заживо погребенный, он тщетно пытался пошевелиться, и, выплюнув  землю, со всей мочи закричал.

Его крик не мог помочь, он лишь привлек к нему внимание всех кладбищенских червяков и насекомых, и они поползли  к нему.

Виктор открыл глаза, когда уже не мог держать их закрытыми.

Он лежал на кровати в помещении, которое очень походило на больницу, и он в своих впечатлениях не ошибся. Симпатичная, молодая медсестра, заметив, что он пришел в себя, прервала общение с другим пациентом, и направилась к нему. Заговорив с ней, он в первую очередь поинтересовался обстоятельствами, при которых его отыскали, и очень удивился, когда узнал, что его машину нашли в кювете, вместе с ним.

- Разве меня не выкопали из земли? – спросил он, припоминая те последние минуты, когда находился в сознании.

- Нет; то, наверное, был страшный сон – устало ответила она, поправляя его одеяло. – Забудьте его.

- Забыть? – задумчиво спросил он, и тут же встрепенувшись, спросил ее: - Моя машина, когда ее нашли, находилась возле кладбища?

Медсестра ответила отрицательно. Он спрашивал про огромное кладбище за городом, мимо которого нельзя было проехать, но она ничего об этом не знала, и он успокоился: - Значит, кладбища нет? Значит оно позади? – недоверчиво шептал он. – А как же моя жена?

Медсестра пожимала плечами: чего не знаю, того, мол, не знаю.

- Это кладбище просто так не отпустит – обреченно сказал он. – Скажите мне, что со мной? я буду жить?

- Все будет хорошо. Только не волнуйтесь так.

- Хорошо – тихо ответил он, и подумал, что все равно все оканчивается кладбищем – это только кажется ему, что он выпутался из истории… - Не все так просто. Вспомнились документальные кадры из фильмов про животных, тех одновременно жестоких и одновременно зрелищных моментов, когда хищник, играя с жертвой, подбрасывал ее в воздух и ловил когтистой лапой, или зубами. В те короткие секунды полета, жертву можно было назвать свободной…

Он заметил, что медсестра намеревается покинуть его, и остановил ее просьбой:

- Зеркало, всего лишь зеркало. Мне кажется, что волосы мои от пережитого кошмара стали седыми. Я хочу увидеть себя…

- Вам не стоит беспокоиться – быстро ответила она и ушла.

Через десять минут, собираясь домой, после суточной смены, она наставляла вступающую на дежурство сестру. Она просила ее не давать новому пациенту зеркало.

- Ему кажется, что он вчера был молодым… раза три он приходил в себя, каждый раз твердил про какое-то бесконечное кладбище, а когда видел себя в зеркале – впадал в безумную истерику, которая заканчивалась, тем, что он терял сознание, и все начисто забывал. Потом конечно он приходил в себя, и все переигрывалось как по нотам.

Новая медсестра недоверчиво смотрела на беспокойного старичка, через полуприкрытую дверь. Его белые волосы сливались с подушкой, лицо напоминало сморщенный сухофрукт.

- Говоришь: он помнит себя молодым?.. У него очень хорошая память.

Они тихо захихикали. Их смех оказался так заразителен, что Виктор, даже не слыша его, тоже начал смеяться. Смеялся он без звука, точно боялся, что его может кто-то услышать. Он широко раскрывал рот, и многочисленные морщины сжимались как меха.

- Сейчас опять начнется. Он потеряет память.

Они перестали смеяться, и замерли. Смеялся только Виктор. Кровать тряслась под ним так сильно, что ему казалось, будто трясется, падая в огромную, как братская могила, яму, весь мир.